В статье рассмотрены идеи и ход реализации экономической реформы 1965 года. Актуальность темы обусловлена не только юбилеем реформы, но и тем, что она продолжает оставаться в центре научных дискуссий о принципиальной возможности корректировки советской экономической модели в послевоенный период без ее слома. Вписывание отдельных предложений экономистов в контекст дискуссии 1962–1965 годов позволило реконструировать представления об альтернативной модели плановой экономики, которая совместно разрабатывалась в то время экономистами-математиками, кибернетиками и практиками-хозяйственниками. Сделан вывод, что господствующая сегодня в литературе трактовка о борьбе идей экономического либерализма и компьютеризации планирования возникла позднее, а современники выдвигали комплекс реформаторских предложений, объединявших компьютеризацию, экономико-математические методы и использование экономических стимулов (материальной заинтересованности). Однако при воплощении экономической реформы не было реализовано несколько важных элементов: с запозданием проведен пересмотр оптовых цен; система сбора экономической информации, которая позволяла бы оперативно корректировать цены, не создана; не обеспечена стабильность экономических нормативов — вместо единых нормативов они утверждались по министерствам и отраслям, из-за чего работа Междуведомственной комиссии во многом свелась к борьбе за «выгодные» нормативы. Реформа снизила доходы бюджета и увеличила не имею- щий товарного покрытия платежеспособный спрос населения, что привело к обострению дефицита на потребительском рынке. Преодоление этих негативных явлений могло идти либо путем углубления реформы вплоть до создания рыночной экономики, либо путем восстановления административного контроля за пропорциями воспроизводства. Выбор «административного» пути был связан с неготовностью государственного аппарата отказаться от своей роли в экономическом и социальном развитии страны. Непоследовательность в проведении реформы обусловила ее противоречивые результаты: при улучшении ряда финансовых показателей перехода к интенсивному типу развития не произошло. 

Статья посвящена анализу изменения системы управления промышленностью в 1965 году. Косыгинская реформа остается одним из самых популярных сюжетов в современной историографии. Вместе с тем один из важнейших ее элементов, связанный с восстановлением отраслевых министерств и централизованного управления, до сих пор не изучен в полной мере в научной литературе. Автор выделяет два этапа подготовки изменения системы управления промышленностью: первый — с октября 1964 по апрель 1965 года, второй — с мая по октябрь 1965 года. В статье показано, что непосредственно после отставки Н. С. Хрущёва в октябре 1964 года у нового коллективного руководства не было готового плана действий. Только после образования в конце декабря 1964 года комиссии Косыгина такая единая стратегия стала формироваться. Первые шаги правительства были предприняты в конце февраля 1965 года. Они были связаны с преобразованием оборонных госкомитетов в министерства и передачей им предприятий, ранее находившихся в ведении совнархозов. В конце апреля А. Н. Косыгин выступил с развернутым планом изменения системы управления промышленностью. Он предложил создать 10 отраслевых союзно-республиканских министерств и повысить роль Госплана. Однако против этого проекта выступил Л. И. Брежнев, не поддержавший изъятие из ведения регионов функций по управлению промышленностью. Позиция партийного лидера была связана еще и с тем, что под контроль Совета Министров переходило фактически две трети всей советской экономики. Только в конце августа 1965 года комиссия Косыгина предложила новый проект. Документ предполагал ликвидацию всех совнархозов, передачу промышленности под управление министерств, но сами предприятия оставались в ведении союзных республик. Изменения оказались половинчатыми: система управления промышленностью формально стала более централизованной, но по факту министерства были лишены возможности принимать в отношении предприятий жесткие и оперативные решения.

Статья посвящена анализу экономических экспериментов в СССР, направленных на повышение производительности труда через материальное стимулирование работников, с особым акцентом на решения государственных органов после начала косыгинской реформы в середине 1960-х годов. Сложность заключается в оценке эффективности этих экспериментов, их потенциала для трансформации плановой экономики и влияния политико-экономического контекста на их реализацию. Автор рассматривает ключевые инициативы (карповский, щёкинский и башкирский эксперименты), уделяя внимание их разработке, внедрению и последствиям. Исследование основано на архивных материалах Министерства химической промышленности, Совета Министров СССР, Секретариата ЦК КПСС, а также документах предприятий, периодической печати и воспоминаниях директоров. На основе анализа процесса согласования и разработки экономических экспериментов в химической отрасли в статье сделан вывод о том, что эти эксперименты были в значительной степени политически мотивированными проектами. При этом, несмотря на их декларируемую успешность, они были в значительной степени ограничены политическими и бюрократическими факторами. Их реализация часто носила формальный характер, и результаты зависели от технологической модернизации, а не от системных изменений. Автор ставит под сомнение утверждение о свертывании экспериментов из-за страха роста безработицы, утверждая, что они изначально проектировались с ограниченным потенциалом для реализации.

В Программе КПСС, принятой на XXII съезде партии в октябре 1961 года, говорилось, что цены должны отражать общественно необходимые затраты труда. В советской экономической науке считалось, что эти затраты формируют стоимость. В это время Р. Кэмпбелл опубликовал статью «Маркс, Канторович, Новожилов: стоимость против реальности», в которой доказывалось, что Л. В. Канторович и В. В. Новожилов возродили советскую экономическую науку, но для этого им пришлось отказаться от марксистской теории стоимости. С тем, что эти экономисты отошли от марксизма, соглашались многие советские экономисты, отнюдь не считая это позитивным вкладом в экономическую науку. В настоящей статье рассматриваются вопросы содержания теории стоимости К. Маркса, адекватности ее понимания советскими экономистами, совместимости подходов Канторовича и Новожилова с марксизмом. Они действительно выдвинули оригинальные концепции объективно обусловленных оценок, дифференциальных затрат. Эти показатели должны были использоваться в ценообразовании. И Канторович, и Новожилов искренне считали, что их подходы вполне совместимы с марксизмом. Новожилов в своих публикациях критически отзывался о статье Кэмпбелла.  В настоящей статье доказывается, что Маркс не завершил исследование теории стоимости и фактически зашел в тупик. В связи с этим упрекать ученых в отступлении от незавершенной теории было не вполне корректно. Автор рассматривает вопрос о соотношении подходов Канторовича и Новожилова, то, как они оценивали концепции друг друга. Выявлены сходства и различия в концепциях этих выдающихся ученых. Показано, что хотя Новожилов в переписке с канадским историком В. С. Голубничим пытался доказать, что его теория дифференциальных затрат возникла независимо от работ Канторовича, это утверждение неверно. Отмечается влияние идей Канторовича и Новожилова на формирование концепции экономической реформы. В приложении приведены выдержки из переписки Новожилова и Голубничего, а также из письма Кэмпбелла автору настоящей публикации, в котором дается критическая оценка возражений Новожилова на его статью. 

Цель статьи заключается в выявлении особенностей вызревания потребности в рыночной трансформации советской системы хозяйствования на уровне политической элиты, общественного мнения и научного сообщества. При этом, заострив внимание на анализе логики решения современниками событий задачи повышения эффективности народного хозяйства, авторы сознательно отказались от разбора особенностей самой косыгинской реформы. Методология исследования основывается на хронологическом методе, позволяющем проследить изменение позиций по вопросам, определяющим сущность советской экономики. Сравнительный метод использовался для сопоставления позиций акторов реформ по основным вопросам. Междисциплинарный подход ориентировал авторов на привлечение результатов исследований экономической, исторической, социологической и других общественных наук. Институциональный подход предполагал концентрацию исследовательских усилий на базовых институтах советской экономики. Авторы поставили задачу анализа на уровне политической и хозяйственной элит с привлечением материала, отражающего подходы советской экономической науки и доминанты общественного сознания и психологии. Эмпирический материал убедительно демонстрирует, что поиск механизмов повышения эффективности народного хозяйства велся в направлении повышения роли рыночных рычагов на протяжении всего советского периода. Источниковая база, включающая как опубликованные, так и не опубликованные архивные материалы РГАСПИ и РГАНИ, позволяет сделать вывод, что отстоявшее суверенитет страны во Второй мировой войне советское общество постепенно утрачивало мессианский идеал нового, невиданного на земном шаре мира социальной справедливости и разворачивалось в сторону общества потребления, которое существовало на Западе. Тем не менее анализ позднесоветского этапа реформирования, когда уже стало понятно, что без кардинального изменения самих основ модели хозяйствования нарастающие проблемы решить не удастся, выявляет целый ряд факторов, не позволивших всем акторам процесса завершить переосмысление социалистической экономики.

60-летие так называемой косыгинской реформы 1965–1972 годов, направленной на улучшение советской экономики путем внесения в плановый институциональный механизм конкурентно-рыночных элементов, становится поводом для дедуктивного теоретизирования об общих закономерностях социально-экономических реформ и революций XIX–XXI веков в России и иных странах догоняющего развития. На основе концепций социологии революции (Ч. Тилли и др.) в статье рассматривается континуум бифуркационных социально-политических ситуаций, изменяющих правила игры, от обычной реформы до великой революции. Омечается высокая частота таких ситуаций в истории России последних двухсот лет как проявление институционального поиска, типичного для стран догоняющего развития. Чтобы «догнать и перегнать», избегая «великих потрясений», политические элиты таких стран стремятся заменить революции радикальными великими реформами («революциями сверху»). Революционные по своим последствиям, великие реформы хотя и имеют имманентные недостатки (воспроизводят этатизм), всё же могут решать задачи национальной модернизации. Первый недостаток реформы А. Н. Косыгина с такой точки зрения заключае тся в том, что она даже самими организаторами не была (возможно, не могла быть) четко осмыслена как великая — как решающая задачу смены пути развития национальной модели (с тотальноплановой модели, где доминируют институты власти-собственности, на модель смешанной экономики, где преобладает частная собственность). Второй, еще более важный ее недостаток — отсутствие стремления найти социальную опору среди потенциальных предпринимателей. Невнимание к социальным аспектам привело к передаче реализации идей реформы в руки государственного аппарата, интересы которого резко противоречили этим идеям. При отсутствии «давления снизу» такая реформа могла дать только ограниченные результаты, не меняющие путь развития.

В статье анализируется поведение экономических агентов с ограниченной рациональностью в многорегиональной новой кейнсианской модели. В исследуемой модели в силу технологического суверенитета национальной экономики (макрорегиона) импортные ресурсы отдельных регионов наряду с трудовыми ресурсами являются факторами производства. Формирование ожиданий агентов происходит на основе эволюционного отбора среди относительно простых эвристик прогнозирования. Переключение ожиданий помогает объяснить координацию индивидуального поведения, приводящую к различным совокупным результатам. При этом индивиды изменяют свои стратегии с течением времени, основываясь на относительной эффективности прогнозирования эвристик. Весовые доли агентов, применяющих эти правила, изменяются эндогенно. Проведенные симуляционные эксперименты с исследуемой моделью переключения эвристик показали, что стабильность ее динамики, кроме параметров монетарной политики, существенным образом зависит от доли импорта в объеме выпускаемой продукции и от номинальной жесткости цен. Кроме того, эта стабильность зависит также от количества регионов, входящих в макрорегион, то есть от степени их интеграции. Номинальная жесткость региональных цен благоприятствует замещению труда импортной продукцией из других регионов и способствует стабильности динамики инфляции и разрыва выпуска. Жесткость цен снижает также волатильность инфляции, сдвигая коэффициент реакции инфляции в правиле Тейлора в сторону меньших значений. В настоящей статье получено и объяснено стабилизирующее значение интеграции регионов. Устойчивость равновесия траекторий исследуемых переменных анализируется также в контексте эволюционного механизма отбора различных эвристик. Полученный результат имеет практическое значение, которое заключается в том, что центральный банк может фактически достичь сходимости к устойчивому равновесию, управляя долей агентов с необходимыми для данного момента правилами ожидания, в частности управляя поведением агентов, связанным с адаптивными ожиданиями и ожиданиями экстраполяции тренда.

В статье оценено влияние шоков бюджетной политики на инфляцию в российской экономике с помощью современных эконометрических методов. SVAR-модель с декомпозицией по Холецкому, которая является наиболее популярным методом для решения подобного рода задач, не позволила получить значимых откликов из-за сильных ограничивающих предпосылок, в связи с чем возникла необходимость применения более современных моделей. На основе методики МВФ в исследовании были построены показатели фискального импульса, которые использовались в качестве инструментов в proxy-SVAR-подходе и в методе локальных проекций с инструментальными переменными для оценки влияния шоков фискальной политики на инфляцию в российской экономике в период с 2012 по 2024 год. Показатели структурного бюджетного дефицита свидетельствуют о том, что пик бюджетного стимулирования после начала СВО пришелся на середину 2023 года, а к середине 2024 года бюджетная политика находилась в нейтральной области. За последние 15 лет наибольшей жесткости бюджетная политика достигла в середине 2019 года. Влияние шока бюджетной политики на инфляцию при proxy-SVAR- и LP-IV-оценивании длится четыре – шесть кварталов, медианный вклад в инфляцию резкого изменения переменной бюджетной политики на 1 п.п. ВВП находится в диапазоне 0,9–1,3 п.п. спустя год после шока. Ключевой рекомендацией по возвращению инфляции к цели является нормализация бюджетной политики. Для этого необходимо снизить долю государственных расходов бюджетной системы в ВВП до уровня 34,5–35,0% ВВП и строго следовать бюджетному правилу при формировании расходов федерального бюджета. 

Внешние шоки 2020–2021 и 2022–2023 годов не только потребовали от российского правительства принятия решений по смягчению налоговой, административной и иной нагрузки для ускорения адаптации бизнеса к кризисным условиям, но и стали причиной расширения бюджетной поддержки малого и среднего предпринимательства (МСП). Однако прямое субсидирование не всегда может приводить к желаемому эффекту. Цель настоящего исследования — изучить особенности господдержки МСП и оценить ее влияние на динамику числа субъектов МСП в регионах во время шоков. Согласно расчетам авторов на основе данных ФНС России, за полтора года санкционного шока (2022 – первое полугодие 2023 года) была предоставлена помощь в объе- ме 931,4 млрд руб., что в 1,7 раза больше (в номинальном выражении), чем во время пандемии (2020 – первое полугодие 2021 года). При этом 83% ее объема — гарантии и поручительства, хотя ранее их доля не превышала 50%. Одновременно кратно вырос размер помощи поддержанным предприятиям: федеральное правительство переориентировалось с предоставления массовых небольших субсидий и грантов на более адресную гарантийную поддержку производств и технологических компаний с целью импортозамещения. Росла доля косвенных мер, включая инструменты институтов развития, что можно считать движением в сторону экосистемной политики. В статье эконометрически показано, что в целях сохранения числа субъектов МСП для непрямых мер поддержки более результативным было наращивание удельных объемов, а для прямых мер, включая субсидии и гранты, — рост охвата предприятий мерами поддержки. В дальнейшем государству следует дифференцированно подходить к оказанию помощи МСП на основе различных инструментов и выстраивать систему поддержки с учетом вектора перехода от традиционных стратегий к развитию региональных и локальных предпринимательских экосистем.